Каждый вечер ровно в восемь Артём выключал кухонный свет и садился у окна. Этот привычный ритуал стал для него чем-то вроде якоря в беспокойном море будней. Напротив, в доме через дорогу, на пятом этаже, в ту же секунду зажигался свет. Он разливался мягко, с небольшой задержкой, будто кто-то осторожно спрашивал разрешения у темноты. Отблеск в стекле словно намекал: сейчас случится что-то важное, но только для тех, кто умеет терпеливо ждать.
В окне появлялась женщина. Хрупкая, с платочком на голове. То с книгой, то с кружкой чая. Иногда с такой усталостью во взгляде, будто день выжал из неё все соки. Она садилась у окна и смотрела в ночь. Не на него. Туда, где их взгляды пересекались — в темноту, в пустоту, в чьи-то невидимые следы. Артём звал её про себя «женщина в окне». Имя придумывать не хотел — боялся, что этим разрушит хрупкое очарование их странного молчаливого обряда.
Он почти ничего о ней не знал. Ни как зовут, ни как звучит её голос. Только этот вечерний ритуал: свет лампы, её силуэт, слегка отодвинутая шторка. Иногда на подоконнике появлялся кот, сворачиваясь в пушистый клубок, будто охранял их безмолвное общение. Иногда платок был другого цвета. Артём подстраивал под эти минуты весь день — дела, звонки, ужин — всё должно было закончиться к восьми. А потом наступала тишина. Окно. И ощущение, которое он давно боялся назвать вслух: «Я ещё живой».
Три года назад Артём потерял жену. Всё произошло стремительно: диагноз, месяцы надежд, больницы, маски — и тишина. Смерть пришла незаметно, без драмы, будто кто-то тихо щёлкнул выключателем. Он даже не успел понять, как разом рухнула его жизнь. Первые месяцы пил — не от горя, а от пустоты, на автомате. Потом замолчал. Не из гордости — просто потому, что не было слов. Убирал квартиру, считал шаги, прислушивался к скрипу дверей в подъезде. Хватался за любой звук, лишь бы не свихнуться. Работал из дома, но дела шли вяло, как сквозь густой туман. Друзья исчезли — кто сам, а кого он сам оттолкнул. Он растворился — в жизни, в себе.
Женщина в окне появилась осенью, в хмурой Перми. Сначала он мельком замечал её — тень руки, силуэт. Потом поймал её взгляд — спокойный, ненавязчивый, не требующий ничего. Этот взгляд стал лучиком света в сером мире, где уже давно никто не спрашивал, как он.
Однажды он задержался. Вернулся из аптеки позже обычного. Свет уже горел, но что-то было не так. Женщина сидела у окна — без книги, без чашки, не поправляя платок. Она смотрела прямо перед собой, застыв, будто ждала чего-то. В её позе читалась боль — натянутая, как струна, готовая порваться.
Артём замер. Подошёл к окну медленно, почти виновато. И впервые поднял руку. Помахал — чуть-чуть, без ожидания ответа. Просто чтобы сказать: «Я здесь». Она не ответила, но и не отвернулась. Просто осталась. И этого оказалось достаточно, чтобы в груди шевельнулось что-то давно забытое.
На третий день её не было. Свет горел, но окно оставалось пустым. Лампа светила ровно, но за стеклом — ни тени, ни движения. Артём ждал полчаса, потом ещё час, уговаривая себя не накручивать. Но тревога росла, сжимая сердце.
Он накинул куртку, вышел, подошёл к тому дому и поднял взгляд. В окне сидел кот. Сгорбленный, с хвостом, обвитым вокруг лап, он смотрел на Артёма. Прямо. Не моргая. Будто знал что-то и шептал: «Не уходи».
Артём растерялся. Стучаться? Спрашивать соседей? А вдруг это лишнее? Или хуже — он узнает то, чего боится? Но сердце билось так сильно, как не билось уже давно. В нём проснулось что-то почти забытое — забота.
Через два дня свет загорелся снова. Тот же тёплый, знакомый. Она появилась — с повязкой на руке, движения осторожные, медленные. Села у окна, посмотрела в ночь. Артём снова помахал — неуверенно, будто боясь спугнуть. И она ответила. Подняла руку — устало, но твёрдо. Будто говорила: «Я здесь. Я тебя вижу».
Утром под дверью лежал листок. Простой, чуть помятый, без конверта. Почерк аккуратный, с лёгкими завитками, как в старых письмах:
*»Спасибо, что смотрите. Я тоже смотрю. Это помогает мне держаться.»*
Артём сжимал листок, словно что-то хрупкое. Перечитывал, не веря. Подошёл к окну, посмотрел туда, где скоро загорится её свет. И впервые за долгое время почувствовал — он не один в этом холодном городе. Есть свет. Есть окно. Есть кто-то, кто его замечает. Без слов, без лишних вопросов — но с пониманием.
Иногда, чтобы выжить, достаточно просто быть замеченным. Не объяснять, не просить — просто знать, что ты есть в чьём-то взгляде. И этого уже достаточно, чтобы утром снова встать.
