**КОЛОСКИ**
Примерно двадцать пять лет назад, когда я была молодой и неопытной, участковый врач, несмотря на все мои возражения, отправил меня в терапевтическое отделение.
Мне тогда исполнилось двадцать три года, а моему мужу, Сергею, было двадцать шесть. Сергей работал инженером в конструкторском бюро, а я заканчивала институт. Мы были женаты два года, но детей пока не планировали — пелёнки и распашонки не входили в наши ближайшие планы.
Себя я считала идеальной женой, почти без недостатков. А вот в Сергее с каждым днём замечала всё больше изъянов. Мне не нравилось, что он, как мне казалось, уделяет больше внимания своему мотоциклу, чем мне. Я была уверена, что смогу его изменить. Но, оказалось, это мне нужно было меняться.
После сложной сессии мой организм не выдержал — желудок разболелся так, что я не могла ни есть, ни пить.
— Доченька, — сказал мне седовласый доктор Иван Петрович, поправляя очки, — здоровье беречь надо смолоду. Не спорь, Оленька, тебе нужно обследоваться и полечиться. Всё, я умываю руки. Теперь мои уважаемые коллеги займутся твоим здоровьем.
Мне выдали направление, и я, всхлипывая, отправилась в стационар.
В палате нас было четверо: две женщины лет пятидесяти, пожилая бабушка в ситцевом платочке в горошек и я. Бабушку звали Анна Семёновна, а имена остальных я уже не помню.
Мне не хотелось ни с кем общаться — я злилась на весь мир, особенно на мужа, который, как мне казалось, не настоял на амбулаторном лечении. Я лежала на кровати, поджав колени, и жалела себя, обвиняя всех в своих бедах.
— Забери свои банки, я это есть не буду! — кричала я Сергею, когда он приносил еду.
— Оленька, доктор сказал, что паровая рыба тебе полезна, — уговаривал он. — Хотя бы попробуй. И картошечку съешь немного.
— Ни за что! — огрызалась я. — Скоро этим кошек кормить.
Сергей вздыхал и уходил расстроенный, а я кричала ему вслед что-то обидное.
— Не приходи больше! — повторяла я.
Но он всё равно навещал меня утром и вечером, не обращая внимания на мои капризы. Каждый день на тумбочке появлялась свежая еда, которую он готовил сам. Банки он заворачивал в одеяло, чтобы пища не остыла. А я не ценила ни его заботу, ни терпение.
Лекарства не помогали — я худела, под глазами появились тёмные круги. Врачи поставили диагноз — хронический гастрит. Казалось бы, не смертельно, но для меня это стало испытанием.
Я лежала, уставившись в потолок. Ко мне никто не подходил — от меня веяло лишь злостью.
Как-то раз две соседки ушли на ночь домой, и мы остались с Анной Семёновной вдвоём.
— Не спишь, Оленька? — тихо спросила она.
— Не сплю. Живот болит, — буркнула я, отвернувшись.
— Знаешь, — продолжила бабушка, — я тут три раза в год лежу, для профилактики. У меня тоже гастрит, но я с ним справляюсь сама.
— Вы что, лекцию читать собрались? — огрызнулась я. — Не тратьте время.
— Ты меня не так поняла, — мягко ответила Анна Семёновна. — Ты напомнила мне себя в молодости. Я тоже была колючей и упрямой.
Я повернулась к ней.
Бабушка сидела на кровати, и в её голубых глазах светилась такая доброта, что мне стало стыдно.
Я вспомнила, как к ней приходили люди из других палат — рассказывали о своих бедах, а она слушала, не перебивая. Потом что-то тихо говорила, и люди уходили успокоенные.
— Если хочешь, я расскажу тебе одну историю, — предложила Анна Семёновна.
Её лицо на миг стало печальным, и я вдруг увидела в ней не старушку, а испуганную девочку.
— Простите за грубость, — пробормотала я. — Расскажите.
— А ты сначала суп съешь, — указала она на банку.
Я машинально взяла ложку. Первый глоток — и боль в желудке ослабла. Я съела половину!
— Ну как? — спросила бабушка.
— Вкусно, — призналась я.
— Ешь понемногу, но часто. Всё наладится, только научись уважать других. Особенно мужа. Он тебя любит.
Она замолчала, отпила чай и продолжила:
— Я выросла в семье, где было семеро детей. Старший брат умер от чахотки, младшая сестра — от тифа. Отец работал на заводе, мама шила на всю деревню.
Я хорошо училась, окончила педучилище и вернулась домой учительницей. Ко мне сватались парни, но я всех отвергала:
— Федька? Да он конюх! Ванька? Пьяница! Назар? Гуляка! Не хочу замуж за таких!
Родители качали головами, но не спорили.
Потом в наше село прислали нового директора школы — высокого, голубоглазого. Дети его любили, он занимался с отстающими бесплатно. Мы поженились.
— Мама говорила: «Не показывай характер, будь ласковее», — продолжала Анна Семёновна. — Но я не слушалась.
У нас родилась дочь, Виточка, но она умерла в одиннадцать лет. Вторая дочь, Валя, была красавицей.
Муж привозил мне ткани, мама шила платья — я была самой модной в селе. Но мне всё не нравилось: то цвет не тот, то ткань грубая.
Потом наступил голод. Мы делили еду на крохи, чтобы хватило до следующей зарплаты.
За селом было колхозное поле. Как-то ночью мы с мужем пошли собирать колоски.
Вдруг — топот! Это объездчик. Мы бросили колосья и спрятались.
Дома я обнаружила, что юбка потерялась — видимо, слетела, когда я вытряхивала зерно.
Я рыдала, зная: если найдут мою юбку, меня арестуют.
— Тише! — приказал муж. — Утром я её найду.
Он сдержал слово — принёс юбку и спас меня.
С тех пор я изменилась — начала уважать его.
Потом была война. Муж ушёл на фронт. Немцы сожгли наш дом. Над Валей…
Голос Анны Семёновны дрогнул.
— Она не пережила этого. Я потеряла и нерождённого сына.
В сорок третьем мужа признали пропавшим без вести.
После войны я переезжала из села в село, работала в школах. На пенсии племянница забрала меня в город.
Я смотрела на неё и думала: как в этой хрупкой старушке стС тех пор я научилась ценить то, что имею, и каждый день благодарю судьбу за любящего мужа и здоровых детей.
