Надо куда-то написать жалобу на дочь, чтобы заставили её почитать мать
Лида терпеть не могла пьяниц.
Это была не просто неприязнь — ненависть буквально пожирала её изнутри, стоило ей увидеть нетрезвого человека. Сначала лишь чуть подрагивала мышца на лице, а потом уже и руки дрожали от ярости. Она знала причину. Всю жизнь Лида наблюдала, как мать медленно губит себя водкой. Каждый вечер — новое испытание, каждую ночь — страх уснуть, ведь утром могло случиться очередное несчастье.
Но больше всего врезалось в память детство. Оно было серым, затхлым и пропахшим перегаром. Мать часто возвращалась домой поздно, шатаясь и спотыкаясь. Однажды Лида нашла её у подъезда — та лежала на земле, как тряпка. Девочка ужаснулась, но уже тогда понимала: так быть не должно. Ей семь, а она уже знала, что такое стыд. Соседи смотрели с жалостью, а одноклассники смеялись, зная, чья она дочь.
В школе дразнили без конца. Кричали, что её мать — алкашка, и ржали над этим. Лида плакала ночами, но помощи ждать было неоткуда. Слёзы она прятала, чтобы не показать слабость. А внутри клокотало: боль, злость, отчаяние.
Хуже всего стало, когда мать вовсе перестала следить за домом. Повсюду грязь: пол, стол, кучи пустых бутылок и объедков. Пыль на мебели, мусор в углах. Лида пыталась убирать, но быстро выдыхалась. Она же ребёнок — хочет играть, учиться, а не выгребать последствия маминых попоек.
Особенно страшно было по вечерам. Лида сидела в тёмной комнате, слушая, как мать ругается сама с собой или рыдает за стеной. Порой раздавался звон разбитого стекла или глухой удар — тело падало на пол. Девочка замирала, боясь дышать. Страх сковывал, и она молча ждала, пока всё стихнет.
Однажды, вернувшись из школы, Лида застала дом в полном хаосе. Мебель повалена, посуда вдребезги, а мать лежит на полу, блюёт под себя. Запах перегара стоял такой, что аж глаза резало. Девочка хотела убежать, но не смогла. Взяла тряпку и стала убирать. Слёзы текли ручьём, но Лида не останавливалась. В тот день она дала себе слово: её дети никогда не увидят мать пьяной.
Годы прошли. Лида выросла, вышла замуж, родила сына. Теперь у неё семья, которую она любит. Но детские кошмары не отпускают. Каждый раз, увидев пьяного, она сжимается от боли. Вспоминает, каково это — жить в вечном страхе и стыде. Видеть, как родной человек губит себя и твою жизнь.
Теперь Лида делает всё, чтобы её сын рос в любви и тепле. Чтобы он никогда не знал страха перед маминым приходом. Чтобы гордился семьёй и чувствовал себя защищённым. Прошлое не изменить, но будущее — в её руках. И она будет бороться за него.
А мать?
Галя знает: Лида её ненавидит. Они почти не говорят. Если дочь и обращается к ней, то сухо и резко. Галя боится встретиться с ней взглядом — там будет лишь презрение. И она понимает: заслужила это. Каждую секунду боли, которую причинила.
Иногда Галя думает: что, если бы она не спилась? Если бы была хорошей матерью? Если бы Лида росла в любви, а не в грязи и страхе? Но эти мысли лишь глубже вгоняют вину. Прошлое не вернуть. Всё, что остаётся, — пытаться исправиться.
Но Галя понимает: слишком поздно. Лида давно решила жить без неё. Строит свою жизнь, и мать не вправе обижаться. Галя сама выбрала эту дорогу — теперь пожинает плоды. Лишь слабая надежда теплится: а вдруг дочь когда-нибудь простит?
Каждое утро Гали начинается одинаково: голова раскалывается, тошнит. В висках стучит, желудок выворачивает. Она пытается вспомнить вчерашний день, но память выдаёт лишь обрывки: рюмка, вторая, третья… Потом — провал.
Иногда приходит в себя на полу, иногда — в кровати. Бывало, очнётся на кухне среди бутылок и объедков. Но самое страшное — осознать, что снова напилась. Тогда Галя начинает звать Лиду. А Лиды нет — выросла, сбежала, бросила.
— Вот стерва! Я её растила, не спала ночами, а она, гадина, смылась. Так и сдохну — даже не узнает. Зря рожала, лучше б одна была. Голова болит, сдохнуть можно, а воды подать некому. Надо куда-то жалобу написать, чтоб заставили дочь мать уважать! — ругалась Галя, не в силах оторвать голову от подушки.
