— Пап, а мы в выходные в лес пойдём? — Артём оторвался от тетради и устремил на Дмитрия взгляд, полный надежды.
Мужчина отложил планшет, улыбнулся мальчику.
— Конечно, пойдём. Только маму позови, а то опять скажет, что мы её бросили.
Алевтина, стоя у плиты, помешивала борщ. Услышав их разговор, замерла. В груди кольнуло — больно, но приятно.
Артём назвал его «папой». Не Димой, не дядей Димой. Просто папой. Случайно, но так тепло. Внутри у неё что-то растаяло. Однако радость смешивалась с тревогой.
Когда-то она думала, что после смерти первого мужа уже никогда не почувствует себя женщиной. Только матерью. Но в её жизни появился Дмитрий. Он был как первый снег — тихий, чистый, несущий покой с лёгкой грустью.
Он не дарил цветов, но всегда приносил Артёму «Алёнку». Не обещал золотых гор, но однажды сам собрал книжные полки в детской, даже не спросив. Это её и покорило.
Она долго не подпускала его ближе — ребёнок был на первом месте. Сразу предупредила: если не готов принять Артёма, даже не начинай. Дмитрий не испугался. Напротив, попросил познакомить его с сыном как можно скорее.
Алевтину ждал сюрприз. Дмитрий явно умел обращаться с детьми. Играл, но знал меру. Интересовался школой, а не просто хлопал по плечу. Делал замечания не свысока, а по-дружески. Артём быстро раскрылся, и Алевтина расслабилась. Вдруг почувствовала, что может разделить груз ответственности…
Они жили вместе уже больше года. Дмитрий вёл себя как отец: ходил на утренники, помогал с уроками, учил Артёма играть в хоккей. Иногда Алевтине даже казалось, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но она гнала эти мысли прочь.
Артёму нужен был папа. И, кажется, он у него появился.
Однажды вечером, помогая с посудой, Дмитрий обернулся и небрежно бросил:
— Слушай, Алёна… А как ты смотришь на второго?
Она замерла. Конечно, поняла, о чём речь. Просто не могла сразу осознать. У неё была подруга в такой же ситуации: один ребёнок — свой, второй — общий.
Всё закончилось плохо. Алевтина не хотела повторять её путь.
— Я… боюсь, — честно призналась она. — Не за себя. За Артёма. Что будет, когда появится общий ребёнок? Ты же видишь, он к тебе привязался. Вдруг потом почувствует себя лишним?
Дмитрий удивлённо поднял брови.
— Алёна, о чём ты? Сердце — не картошка, всем хватит. Я полюбил вас обоих. Если будет ещё малыш, никто не станет лишним. Артём — мой сын. Точка.
Ей хотелось верить. И она поверила.
Через пару месяцев Алевтина показала мужу тест с двумя полосками. Он крепко обнял её, осторожно прижал.
— Ура! Я буду старшим братом! — закричал Артём, узнав новость.
Все смеялись. Счастье разливалось по дому, как солнечный свет зимним утром. Но ничто не вечно.
— Пап, пойдём в футбол? Я уже уроки сделал. Сам, — Артём стоял у двери, nervously переминаясь с ноги на ногу.
Дмитрий качал младенца в кресле. Даже не повернулся. Лишь раздражённо махнул рукой.
— Не сейчас. Брат спит. Не мешай.
Артём опустил глаза, кивнул, тихо закрыл дверь. Как тень скользнул в комнату, подержал мяч и убрал в шкаф. До лучших времён. Если они наступят.
Отказы стали привычными. Раньше Дмитрий сам звал его играть. Теперь — ни внимания. Но Артём всё ещё называл его папой. С надеждой, будто это слово вернёт того человека, каким Дмитрий был для него.
На следующий день Алевтина услышала то, что разбило ей сердце.
— Скажи своему сыну, чтобы не жрал конфеты на диване! Всё в обёртках!
Она споткнулась об эти слова. «Жрал». «Своему». Не «нашему», не «Артёму». Кто-то явно становился лишним.
— Артём! Убери за собой! — крикнула она из спальни, затем пошла в ванную, закрылась, включила воду.
Едва успела — слёзы хлынули. Беззвучно, лишь губы дрожали. Тот, кто недавно строил планы и клялся быть отцом, теперь отодвигал старшего, как ненужный хлам.
Алевтина умылась, тяжело вздохнула. Нужно быть сильной. Ради Артёма. Он должен чувствовать себя любимым, даже если её мир рушится.
Артём всё понимал. Сам собирался в школу, сам приходил, аккуратно ставил портфель. Готовил чай, намазывал хлеб. Всё сам. Вечерами тихо сидел в комнате, чтобы «не мешать папе». Не хулиганил, не жаловался.
Он старался быть удобным. Будто надеялся: чем тише — тем больше шансов, что его заметят. Хотя бы не прогонят.
Однажды Алевтина застала его за мытьём посуды. Девятилетний мальчик натирал тарелку, сосредоточенно хмурясь. Увидев мать, вздрогнул.
— Мам, я просто… хотел помочь. Ты устала. И Дима тоже. Ему тяжело с братиком.
Она кивнула, вымученно улыбнулась. Затем ушла в спальню — больше не могла сдерживать отчаяние.
Той ночью, когда младший заснул, Алевтина подошла к мужу. Он лежал с телефоном. Был занят собой.
— Ты вообще понимаешь, как относишься к Артёму?
Даже не взглянул.
— В каком смысле?
— В прямом. Ты его игнорируешь. Был отцом. Теперь — просто сосед.
Дмитрий отложил телефон, медленно сел.
— Я его не игнорирую. Просто сейчас у меня свой сын. Тимоша ещё маленький. Не хочу пропустить, как он растёт.
— А Артём тебе кто? Перестал быть сыном?
— Алёна, я не воспитывал его с пелёнок. Ты же должна понимать… Своё — другое. Это естественно.
Она не верила своим ушам. Сжала кулаки. В горле встал ком.
— Это не естественно. Это жестоко. Он тебя папой зовёт. Любит.
— Ну и пусть. Я же не сказал, что ненавижу. Просто не могу притворяться, что он мой.
Дмитрий встал, вышел, явно не желая продолжать. Алевтина долго сидела, глядя в стену. Потом пошла к сыну. Он лежал, отвернувшись.
И когда через год они втроём — Алевтина, Артём и маленький Тимоша — собрались за чаем в своей новой квартире, она наконец почувствовала, что нашла то самое равновесие, которого так не хватало раньше.
