«Вся жизнь — словно кара небесная. Доколе терпеть?!»
Порой мне думается, что не для радости я родилась. Будто кто-то свыше взглянул на меня да счел: пусть маяется. И маюсь. С малых лет, с первых обманутых надежд. Я — та, кому судьба твердит: «Не быть тебе счастливой».
Мне едва минуло восемнадцать, когда мир рухнул. Один мужчина, ровесник отца, хитростью завлек меня к себе. Обманул, сломил, осквернил — а после, будто ничего не было, отвернулся и отрёкся. Родители пытались биться за правду, но он был не из простых — связи, деньги, власть. Вышел, как всегда, сухим из воды. А на мне клеймо: «испорченная», «гулящая». Хотя я была лишь испуганной девчонкой.
Когда узнала, что ношу ребёнка, отец хотел вновь идти в суд — теперь за признание отцовства. Но я отказалась. Не для того, чтобы этот человек хоть как-то прикоснулся к моему дитя. Он был грязью, не достоин даже знать, что у него есть сын.
Чтобы спасти честь семьи, мать отправила меня на самый край России — к дальним родственникам. Там я родила Сашеньку. Три года растила его одна. Вернулась домой уже с выдуманной историей — будто побывала замужем, да развелась. Правду знать никто не должен был.
Но дома ждал новый удар. Отец умер, брат упёк мать в дом престарелых, а родительский дом себе забрал. Встретил меня со злобой: «Женщине, что по мужикам глаза бегают, не место здесь. Выживешь — значит, заслужила. Нет — так по миру пойдёшь».
Родной брат намекнул, что мне одна дорога — на панель.
Но я не сломалась. Работала, не покладая рук. Мыла полы в чужих домах, посуду в трактирах, помогала на свадьбах — лишь бы прокормить сына. Жили в бедности, но честно. Деньги считали копейками.
Однажды знакомая сказала: «Поезжай за границу, в Германию, в Польшу — там за труд платят в разы больше». Через агентство уехала в Берлин. Попала в маленькую гостиницу. Трудилась без передышки, без выходных. Хозяйка следила за каждым шагом, твердя, что они мне благодетельствуют — терпят под одной крышей ещё и моего сына.
Когда он болел, бегала с кухни в его каморку — дать лекарство, накормить, приголубить. А потом — снова к тарелкам, к швабрам.
Когда Саша подрос, стал мне помогать. И тогда хозяева получили второго работника — даром. Ради него я и решила вырваться.
Раз в несколько месяцев умоляла отпустить меня на пару часов в соседний город, где собирались наши — русские, такие же бедолаги. Там я и повстречала Виктора. Казался он ласковым, добрым. Угощал чаем, возил на машине, говорил, как ценит таких, как я — работящих, честных, несломленных.
Я поверила. Влюбилась. Потому что жила, как в клетке, а он казался спасением. Когда мы впервые остались наедине, я плакала. Меня так давно никто не касался с нежностью.
Строили планы. Я призналась, что скопила немного денег — на учёбу сына, которого каждую осень отправляла в пансион, чтобы рос человеком. Виктор уговорил вложить эти деньги в его дело. Сулил золотые горы — дом у Балтийского моря, семейное счастье, новую жизнь.
Я отдала всё. И больше его не видела. Ни звонка. Ни слова. Лишь пустота. Будто его и не было.
Деньги — не главное. Но он отнял у меня не только их. Он снова украл надежду.
Почему я? За что мне эта доля? Почему для одних счастье — как хлеб насущный, а для меня — недосягаемая мечта?
Не жалости прошу. Просто устала. Устала быть крепкой. Устала ждать, что завтра станет легче. Устала доказывать, что достойна любви. Лишь бы кто-то сказал: разве я не заслужила хоть капельку тепла? Хоть искорку счастья…
